Мы можем даже положить, что сходство санскрита с греческим и латинским языком не так близко или, лучше сказать, не так разительно, как предполагал президент Калькуттского общества; не менее того, мы наверное знаем, что сие сходство действует существенно, и тем более удивительно, что санскрит в своем составе, в своем духе, в своих формах представляет совершенную противоположность с другими языками Азии. Ни одно грамматическое правило не сходствует с правилами других наречий. Поэзия (сколько мы знаем) носит печать какой-то изящной простоты, чуждой всему Востоку, и вместе совершенной зрелости ума и души. Кто, хотя в переводе, читал прелестную «Саконталу», тот, конечно, согласится со мною1.
Можно ли не желать страстно распространения сих прекрасных познаний? Кто не захочет познакомиться с сим богатым рудником; вникнуть в философию, в законодательство, в поэзию, в науки народа, столь еще мало известного, но которому, может быть, принадлежит первое место в просвещенном мире; пройти сквозь сей безмолвный ряд веков; внести светильник в мрачное жилище давно излетевших племен и поколений; одним словом, привязать свой ничтожный, быстротечный век к сим неподвижным памятникам отцветшего просвещения и забытой, но чудесной славы?
Если можно было во всем пространстве представить влияние образованнейшего народа Азии на весь мир, тогда, конечно, пролился бы неожиданный свет на всю историю человечества. Но сей народ, занятый единственно собою, тогда только вступал в сношения с другими, когда делался их жертвою; сам о себе оставил он немного сведений. В сем недостатке исторических преданий любопытство наше может воспользоваться еще одним только обстоятельством: сей народ существует до сих пор; он сохранил свой язык и с ним свою религию, свою мудрость, свою поэзию. Он существует, но более в прошедших веках, чем в настоящем. Для него эпоха, к которой мы принадлежим (а сия эпоха начинается для Индии вместе с нашими историческими временами), представляет в его глазах образ совершенного хаоса. Бармин смотрит на нас с презрением. Он ожидает обещанного возобновления мира; он единственно мечтает о прошедшем, о тех чудесных временах, когда великий Вишну [19] в виде Рамы сражается со злыми духами или в образе героя Кришны [20] водворял на земле мир и тишину. Напрасно будем мы ожидать от народа в таком расположении ума тех критических сведений, коих жаждет Европа. Остается нам только вопрошать его художественные памятники, его просвещение, его законы, его природу; делаться на берегах Ганга жителем Индии и вместе оставаться европейцем, дабы соединить в одно целое те отрывки познаний, которые жители Индии нам передавать будут посредством своего языка и своей литературы.
Древнейшее произведение индийской словесности, источник их понятий о религии, о философии и о законодательстве, суть их священные книги, так называемые Веды. Дух, содержание формы, слог – все указывает на глубокую древность. Веды составлены из небольших трактатов или отрывков, принадлежащих, вероятно, разным авторам. Мы почти ничего не знаем о сих достопамятных книгах. Они составили тайную религию священников. Религия народа имеет свое начало в больших эпических поэмах Индии так, как греческий простонародный политеизм весь проистекал из Гомера.
Собрание законов Ману [21] есть второй памятник индийской литературы. Сии законы приписывают Ману; но он более принадлежит баснословию, чем истории. Они в тесной связи с Ведами и на них основаны. Хотя законодательство Индии в иных частях имеет еще знаки душевного младенчества, оно во многих отношениях доказывает удивительное просвещение нации, для которой сии законы были составлены.
Торжество санскритского языка – поэзия. Все роды ее доведены до совершенства: эпопея, лирическая, дидактическая и нравоучительная поэзия; но первенство между ними, по мнению самой Индии, принадлежит эпопее. Большие их народные эпические творения уважаются наряду со священными книгами. Литература Индии изобильна в эпопеях; но как творения Гомера в Греции, – две поэмы занимают и здесь первое место – «Рамаяна» [22] и «Махабхарата» [23].
Предмет первой из сих поэм есть победа божественного героя Рамы над Равуною, вождем злых духов. «Махабхарата» изображает войну двух неприязненных племен – курсов и пандосов. Думают, что «Махабхарата» новее «Рамаяны»; по крайней мере, он описывает происшествия, более принадлежащие к историческим временам.
Дух индийской эпопеи состоит особенно в том, что она не оживляется ни чувствами, ни деяниями человеческими. Греческая эпопея сводила с небес своих богов и уподобляла их человекам; эпопея Индии если исключительно представляет одних богов, то возвышает смертных к богам и сближает их чудесным жезлом своим. Греки влагали в душу бессмертных свои ощущения; индийцы делают из человека в эпопее какое-то отвлеченное существо, совершенно чуждое человечеству. Большая пружина их поэм – явление богов в виде человеков; но сие перерождение так свободно, что боги, действующие на земле как человеки, остаются богами в своих высоких жилищах. Греки придавали своим богам идеальную красоту человеков; индийцы и тут пренебрегают человеческое. Их синий Вишну со многими головами и руками в сравнении с Аполлоном Бельведерским [24] живо означает характер той и другой поэзии, но греческий Олимп пред блистательными жилищами, в коих покоятся Индра [25] и Вишну. Здесь чудесные чертоги, коих высокие стены, пылающие в огнях, теряются в высоте небес; божественная музыка раздается со всех сторон; воздух – благоухание, каждая капля росы – бриллиант, хор молодых нимф оживляет волшебные гроты, украшенные душистыми цветами голубого лотоса, перлами и пестрыми раковинами. Их блеск отражается на кристалле лазурных вод, тихо волнуемых стройным движением белоснежного лебедя. Какая картина! Какое чародейство! Какая пышная игра фантазии!
Речь президента Императорской академии наук, попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, в торжественном собрании Главного педагогического института 22 марта 1818 года // Уваров С. С. Государственные основы. М., 2014. С. 293 – 297
Для справки: Граф (с 1846) Сергей Семёнович Уваров (25 августа (5 сентября) 1786, Москва — 4 (16) сентября 1855, там же) — русский антиковед и государственный деятель, министр народного просвещения (1833—1849), действительный тайный советник. Почётный член (1811) и президент (1818—1855) Императорской Академии наук, действительный член Императорской Российской академии (1831) https://ru.wikipedia.org/wiki/Уваров, Сергей Семёнович
